Глава VII 

На полу была разбросана солома – поверх тростника. В камине ярко горел огонь, потрескивали дрова, рассыпая снопы искр. Важно бродили куры, поклевывая солому. На сиденьях лежали подушки с вышивкой ручной работы, а на окнах и дверях висели старинные гобелены.

Поезд отошел от станции. Ричард покачнулся и, чтобы не упасть, ухватился за плечо стоявшего рядом человека. Это оказался невысокий, седой солдат, которого, если бы не железный шлем, плащ, плохо собранная кольчуга и копье, можно было принять за вышедшего на пенсию члена правительства. Впрочем, даже во всем этом обмундировании он был похож на члена правительства, – которого заставили сыграть солдата в местном театральном кружке.

Когда Ричард схватил его за плечо, старик мигнул, близоруко прищурился и сказал:

– Простите.

– Это я виноват, – отозвался Ричард.

– Да, точно.

Огромный ирландский волкодав прошел по вагону и остановился рядом с музыкантом, сжимавшим в руках лютню. Музыкант сидел на полу и наигрывал веселую мелодию. Волкодав пристально посмотрел на Ричарда, пренебрежительно фыркнул, лег у ног музыканта и заснул. В дальнем конце вагона престарелый сокольничий, у которого на рукаве сидел сокол в клобуке, обменивался любезностями с несколькими пожилыми дамами. Некоторые пассажиры мрачно уставились на вошедших, другие демонстративно отвернулись. Словно кто-то умудрился втиснуть в вагон метро небольшой средневековый замок, подумал Ричард.

Герольд поднял горн и затрубил. В ту же минуту из двери соседнего вагона вышел огромный старик в халате, отороченном мехом, и тапочках. Пошатываясь, он побрел по вагону. Рядом семенил шут в потрепанной пестрой одежде. Старик был чудовищных размеров – не человек, а гора. Один глаз у него закрывала черная повязка, как у пирата, и от этого старик казался беспомощным, как одноглазый сокол. В его рыжей с проседью бороде застряли остатки пищи, а из-под халата, отороченного мехом, выглядывала пижама.

Это, должно быть, и есть граф, догадался Ричард.

У престарелого шута, с лицом, раскрашенным, как у Арлекина, были тонкие сухие губы. Он напоминал старого неудачливого комика, лет сто назад сбежавшего из затрапезного викторианского театра. Шут подвел графа к резному деревянному креслу, похожему на трон, на которое тот с превеликим трудом взгромоздился. Волкодав встал, подошел к трону и лег у ног графа.

Эрлс-Корт, сообразил Ричард. Как это я раньше не догадался! И он задумался, есть ли барон на «Бэронс-корт» и ворон на «Рейвенскорт» [30] …

Престарелый солдат закашлялся.

– Эй вы, четверо! По какому делу пожаловали? – спросил он, поборов приступ кашля.

Дверь шагнула вперед, подняла голову, так что стала как будто выше, чем обычно, и проговорила:

– Мы просим аудиенции у его светлости.

– Холворд, что говорит эта девочка? – спросил граф.

Ричард решил, что он глуховат.

Пройдя по вагону, престарелый солдат Холворд сложил ладони рупором и прокричал:

– Она просит аудиенции, ваша светлость!

Сдвинув набок меховую шапку, граф задумчиво почесал лысую голову.

– Правда? Аудиенции? Замечательно! А кто это, Холворд?

Холворд снова повернулся к ним.

– Граф спрашивает, кто вы такие. Говорите, только покороче. Без особых подробностей.

– Я – леди Дверь, – представилась девушка. – Лорд Портико был моим отцом.

Услышав это, граф радостно улыбнулся и подался вперед, пытаясь в клубах дыма своим единственным глазом разглядеть нежданную гостью.

– Девочка говорит, что она – старшая дочь Портико? – переспросил он шута.

– Да, ваша светлость.

Граф махнул Двери:

– Иди сюда. Иди-иди, не бойся. Дай-ка я на тебя погляжу.

Дверь пошла к нему по раскачивающемуся из стороны в сторону вагону, хватаясь за веревочные петли, свисавшие с потолка. Остановившись перед креслом, в котором сидел граф, она сделала реверанс. Граф задумчиво почесал бороду и посмотрел на девушку.

– Безвременная смерть твоего отца поразила нас всех до глубины души и… – Граф неожиданно умолк и, помолчав, продолжил: – То, что произошло с твоей семьей, привело нас… – Он снова смолк. – Ты знаешь, что я питал к твоему отцу самые теплые и дружеские чувства. У нас с ним были общие дела… Бедный Портико… У него всегда было столько идей… – Он похлопал шута по плечу и прошептал, так громко, что его шепот можно было услышать из любого конца вагона, несмотря на стук колес: – Пора пошутить, Тули. Зря, что ли, я тебя кормлю?

Шут заковылял по вагону, прихрамывая и морщась от боли, – видимо, его мучил артрит и ревматизм. В конце концов он остановился рядом с Ричардом и спросил:

– Кто бы это мог быть?

– Я? – переспросил его Ричард. – Эээ. Я? Вы хотите узнать мое имя. Меня зовут Ричард. Ричард Мэхью.

– Я? – визгливо передразнил его шут, неудачно попытавшись изобразить шотландский акцент. – Я? Эээ. Я? Гляди-ка, дядюшка! Да это же просто дурачок!

Подданные графа вежливо захихикали.

– А меня зовут маркиз Карабас, – сказал Карабас, ослепительно улыбнувшись шуту. Тот замигал.

– Маркиз Карабас? – переспросил шут. – Воришка? Похититель тел? Предатель? – Он повернулся к придворным. – Нет-нет, это не маркиз Карабас. Почему? Да потому, что того Карабаса навсегда отлучили от двора нашего милостивого графа. Наверное, это новый вид горностая, который гораздо крупнее своих сородичей.

Придворные неуверенно хихикнули и обеспокоенно зашептались. Граф не проронил ни слова. Он сидел, плотно сжав губы и дрожа от злости.

– А меня зовут Охотница, – сообщила Охотница шуту.

Придворные молчали. Шут открыл было рот, собираясь что-то сказать, но глянул на Охотницу и снова его закрыл. На губах у Охотницы заиграла легкая улыбка.

– Давай же, – попросила она. – Скажи что-нибудь забавное.

Уставившись в пол, шут выдавил из себя:

– А моей собаке отгрызли нюх.

Граф неотрывно смотрел на маркиза Карабаса. Он был похож на динамит с длинным фитилем, по которому медленно бежит искра. Глаза выпучил, губы у него побелели, – словно он не мог поверить в то, что видит. Внезапно граф вскочил на ноги – седобородый вулкан, престарелый берсеркер [31]  – и уперся головой в потолок. Указав на маркиза, он вскричал, разбрызгивая слюну:

– Я этого не потерплю! Не потерплю! Путь он подойдет!

Холворд мрачно ткнул маркиза своим копьем. Тот подошел к Двери и встал перед графом. Волкодав глухо зарычал.

– Это ты! – завопил граф, ткнув в него длинным узловатым пальцем. – Я тебя узнал, Карабас! Думал, я тебя забуду?! Ни за что! Да, я старый, но я все прекрасно помню!

Маркиз поклонился.

– Осмелюсь вам напомнить, ваша светлость, – вежливо сказал он, – что у нас был уговор. Я помог вам заключить мир с Рэйвенскорт. А взамен вы обещали оказать мне любую услугу, о какой бы я ни попросил.

Значит, «Рэйвенскорт» тоже не просто станция, подумал Ричард. Ему стало интересно, кто там живет.

– Услугу? – пророкотал граф. От злости он покраснел как помидор. – Вот как ты это называешь! Во время отступления из Уайт-Сити [32] я потерял дюжину подданных исключительно по твоей дурости. И лишился одного глаза.

– Позвольте заверить вас, ваша светлость, – проговорил маркиз, – что эта повязка вам к лицу. Она великолепно подчеркивает вашу красоту.

– Я поклялся… – прогремел граф, тряся бородой. – Я поклялся… что если ты еще раз окажешься в моих владениях… – Он запнулся. Растерянно покачал головой, словно силясь что-то вспомнить. Потом продолжил: – Ничего-ничего, я сейчас вспомню. Я никогда ничего не забываю.

– Значит, он, возможно, будет не слишком рад тебя видеть? – прошептала Дверь маркизу.

– Ну да. Разве он рад? – пробормотал в ответ Карабас.